Неточные совпадения
Необозримое блестяще-желтое поле замыкалось только с одной стороны высоким синеющим лесом, который тогда казался мне самым отдаленным, таинственным местом,
за которым или кончается свет, или начинаются необитаемые
страны.
— Интеллигенция — это лучшие люди
страны, — люди, которым приходится отвечать
за все плохое в ней…
«Маракуев, наверное, подружится с курчавым рабочим. Как это глупо — мечтать о революции в
стране, люди которой тысячами давят друг друга в борьбе
за обладание узелком дешевеньких конфект и пряников. Самоубийцы».
— На природу все жалуются, и музыка об этом, — сказала Дуняша, вздохнув, но тотчас же усмехнулась. — Впрочем, мужчины любят петь: «Там
за далью непогоды есть блаженная
страна…»
«Кого они хотят вести
за собой в
стране, где даже Лев Толстой оказался одиноким и бессильным…»
— Ну да. Ему даже судом пригрозили
за какие-то служебные промахи. С банком тоже не вышло: кому-то на ногу или на язык наступил. А — жалко его, умный! Вот, все ко мне ходит душу отводить. Что — в других
странах отводят душу или — нет?
— Государственное хозяйство — машина. Старовата, изработалась? Да, но… Бедная мы
страна! И вот тут вмешивается эмоция, которая… которая, может быть, — расчет.
За границей наши поднимают вопрос о создании квалифицированных революционеров. Умная штука…
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть
за его мать. Проводится в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом в гражданскую войну, внутри
страны. Это значит: предать
страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не в человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
— Я объехал всю Россию и вокруг, и вдоль, и поперек, крест-накрест не один раз,
за границей бывал во многих
странах…
— Нужно, чтоб
страна молчала, говорить
за нее будем мы, Дума. Сейчас началось заседание старейшин с Родзянкой во главе…
Они знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что
за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные
страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
По целым часам, с болезненным любопытством, следит он
за лепетом «испорченной Феклушки». Дома читает всякие пустяки. «Саксонский разбойник» попадется — он прочтет его; вытащит Эккартсгаузена и фантазией допросится, сквозь туман, ясных выводов; десять раз прочел попавшийся экземпляр «Тристрама Шенди»; найдет какие-нибудь «Тайны восточной магии» — читает и их; там русские сказки и былины, потом вдруг опять бросится к Оссиану, к Тассу и Гомеру или уплывет с Куком в чудесные
страны.
Выше сказано было, что колония теперь переживает один из самых знаменательных моментов своей истории: действительно оно так. До сих пор колония была не что иное, как английская провинция, живущая по законам, начертанным ей метрополиею, сообразно духу последней, а не действительным потребностям
страны. Не раз заочные распоряжения лондонского колониального министра противоречили нуждам края и вели
за собою местные неудобства и затруднения в делах.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в
стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся
за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Наконец, европеец старается склонить черного к добру мирными средствами: он протягивает ему руку, дарит плуг, топор, гвоздь — все, что полезно тому; черный, истратив жизненные припасы и военные снаряды, пожимает протянутую руку, приносит
за плуг и топор слоновых клыков, звериных шкур и ждет случая угнать скот, перерезать врагов своих, а после этой трагической развязки удаляется в глубину
страны — до новой комедии, то есть до заключения мира.
«Одним из тех ужасных, редких явлений в природе, случающихся, однако же, чаще в Японии, нежели в других
странах, совершилась гибель фрегата «Диана». Так начинается рапорт адмирала к великому князю, генерал-адмиралу, — и затем, шаг
за шагом, минута
за минутой, повествует о грандиозном событии и его разрушительном действии на берегах и на фрегате.
Решением этого вопроса решится и предыдущий, то есть о том, будут ли вознаграждены усилия европейца, удастся ли, с помощью уже недиких братьев, извлечь из скупой почвы, посредством искусства, все, что может только она дать человеку
за труд? усовершенствует ли он всеми средствами, какими обладает цивилизация, продукты и промыслы? возведет ли последние в степень систематического занятия туземцев? откроет ли или привьет новые отрасли, до сих пор чуждые
стране?
Например, в Китае иностранцам позволено углубляться внутрь
страны на такое расстояние, чтобы в один день можно было на лошади вернуться домой; а американский консул в Шанхае выстроил себе дачу где-то в горах, миль
за восемьдесят от моря.
Представитель с.-д. принципиально заявил, что социал-демократы отказываются от участия в военно-морской комиссии и не берут на себя ответственности
за оборону
страны, так как в обороне должен участвовать весь народ.
Существуют
страны и народы, огромная роль которых в истории определяется не положительным, творческим призванием, а той карой, которую несут они другим народам
за их грехи.
Сбрасывается бремя ответственности
за целое,
за судьбу
страны и целого народа.
К северу от реки Шооми характер горной
страны выражен очень резко. Быть может, это только так кажется из-за контраста остроконечных сопок с ровной поверхностью моря.
Горная
страна с птичьего полета! Какая красота! Куда ни глянешь — всюду горы, вершины их, то остроконечные, как петушиные гребни, то ровные, как плато, то куполообразные, словно морская зыбь, прятались друг
за друга, уходили вдаль и как будто растворялись во мгле.
Край начал утрачивать свою оригинальность и претерпевать то превращение, которое неизбежно несет
за собой цивилизация. Изменения произошли главным образом в южной части
страны и в низовьях правых притоков реки Уссури, горная же область Сихотэ-Алинь к северу от 45° широты и поныне осталась такой же лесной пустыней, как и во времена Будищева и Венюкова (1857–1869).
В Уссурийском крае благородный олень обитает в южной части
страны, по всей долине реки Уссури и ее притокам, не заходя
за границу хвойных насаждений Сихотэ-Алиня. На побережье моря он встречается до мыса Олимпиады.
В моей книге читатель найдет картины из природы
страны и ее населения. Многое из этого уже в прошлом и приобрело интерес исторический.
За последние двадцать лет Уссурийский край сильно изменился.
— Вы хотите найти себе дело? О,
за этим не должно быть остановки; вы видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей
стране, о вашей родине, — поправил он свой англицизм: — но я сам в ней родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, — вы видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность. Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему поэту. Но в ней много дела.
Разберите моральные правила, которые в ходу с полвека, чего тут нет? Римские понятия о государстве с готическим разделением властей, протестантизм и политическая экономия, Salus populi и chacun pour soi. [народное благо (лат.);…каждый
за себя (фр.).] Брут и Фома Кемпийский, Евангелие и Бентам, приходо-расходное счетоводство и Ж.-Ж. Руссо. С таким сумбуром в голове и с магнитом, вечно притягиваемым к золоту, в груди нетрудно было дойти до тех нелепостей, до которых дошли передовые
страны Европы.
Отец мой почти совсем не служил; воспитанный французским гувернером в доме набожной и благочестивой тетки, он лет шестнадцати поступил в Измайловский полк сержантом, послужил до павловского воцарения и вышел в отставку гвардии капитаном; в 1801 он уехал
за границу и прожил, скитаясь из
страны в
страну, до конца 1811 года.
— Что
за обидчивость такая! Палками бьют — не обижаемся, в Сибирь посылают — не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, зацепил народную честь — не смей говорить; речь — дерзость, лакей никогда не должен говорить! Отчего же в
странах, больше образованных, где, кажется, чувствительность тоже должна быть развитее, чем в Костроме да Калуге, — не обижаются словами?
— Есть и копорский, только он не настоящий. Настоящий чай в Китае растет.
Страна такая есть
за Сибирью.
Неведомая
страна за пределами города представлялась после этих рассказов темной, угрожающей, освещенной красным заревом пожаров.
Герой — не тот завоеватель, который с вооруженным полчищем разоряет беззащитную
страну, не тот, кто, по выражению Шекспира,
за парами славы готов залезть в жерло орудия, не хитрый дипломат, не модный поэт, не артист, не ученый со своим последним словом науки, не благодетель человечества на бумаге, — нет, герои этого раэбора покончили свое существование.
Русская Церковь, со своей стороны, в настоящее время, если не ошибаюсь, ставит перед собой подобную цель из-за происходящего на Западе возмутительного и внушающего тревогу упадка христианства; оказавшись перед лицом застоя христианства в Римской Церкви и его распада в церкви протестантской, она принимает, по моему мнению, миссию посредника — связанную более тесно, чем это обычно считают, с миссией
страны, к которой она принадлежит.
При этом Чернышевский был
за индустриальное развитие, и в этом не был народником, если под народничеством понимать требование, чтобы Россия оставалась исключительно земледельческой
страной и не вступала на путь развития промышленности.
Повествование о некотором помещике докажет, что человек корысти ради своей забывает человечество в подобных ему и что
за примером жестокосердия не имеем нужды ходить в дальние
страны, ни чудес искать
за тридевять земель; в нашем царстве они в очью совершаются.
Под «народностью» Уваров разумел крепостное право.] и вообще нет той веры в светлую для
страны будущность, которая живила нас, когда мы пивали
за тайное души желание.
«Черт знает, что это в самом деле
за проклятие лежит над людьми этой благословенной
страны!» — проговорила она сама к себе после некоторого раздумья.
Впрочем, не то еще было!
И не одни господа,
Сок из народа давила
Подлых подьячих орда,
Что ни чиновник — стяжатель,
С целью добычи в поход
Вышел… а кто неприятель?
Войско, казна и народ!
Всем доставалось исправно.
Стачка, порука кругом:
Смелые грабили явно,
Трусы тащили тайком.
Непроницаемой ночи
Мрак над
страною висел…
Видел — имеющий очи
И
за отчизну болел.
Стоны рабов заглушая
Лестью да свистом бичей,
Хищников алчная стая
Гибель готовила ей…
— А я вот, как наживусь, так и поблагодарю мою
страну: устрою в ней какое-нибудь учебное или богоугодное заведение, а мне
за это дадут чин действительного статского советника! — подхватил Виссарион и захохотал.
Вдруг она, не говоря ни слова, пишет обоим братьям, что наши семейные отношения стали таковы, что ей тяжело жить не только что в одном доме со мной, но даже в одной
стране, а потому она хочет взять свой капитал и уехать с ним
за границу.
Результатом такого положения вещей является, конечно, не торжество государства, а торжество ловких людей. Не преданность
стране, не талант, не ум делаются гарантией успеха, а пронырливость, наглость и предательство. И Франция доказала это самым делом, безропотно, в течение двадцати лет, вынося иго людей, которых, по счастливому выражению одной английской газеты, всякий честный француз счел бы позором посадить
за свой домашний обед.
И шли эти люди, в чаянье на ратницкий счет"
страны света"увидать, шли с легким сердцем, не зная, не ведая, куда они путь-дороженьку держат и какой такой Севастополь на свете состоит, что такие
за «ключи», из-за которых сыр-бор загорелся.
Опять опустила глаза в письмо — и что там у ней внутри
за опущенными шторами? Что она скажет — что сделает через секунду? Как это узнать, вычислить, когда вся она — оттуда, из дикой, древней
страны снов.
— Да бает старик, что далече, по-за Пермь, в сибирские
страны перетаскиваться придется… Ты возьми, сколько одной дорогой-то нужи примешь!..
— Как с чего? — во-первых, я русская и вижу в распространении грамотности одно из условий благосостояния родной
страны; а во-вторых, это дело доставляет мне удовольствие; я взялась
за него, мне его доверили, и я не могу не хлопотать о нем.
Само собой разумеется, что западные люди, выслушивая эти рассказы, выводили из них не особенно лестные для России заключения.
Страна эта, говорили они, бедная, населенная лапотниками и мякинниками. Когда-то она торговала с Византией шкурами, воском и медом, но ныне, когда шкуры спущены, а воск и мед
за недоимки пошли, торговать стало нечем. Поэтому нет у нее ни баланса, ни монетной единицы, а остались только желтенькие бумажки, да и те имеют свойство только вызывать веселость местных культурных людей.
Всегда эта
страна представляла собой грудь, о которую разбивались удары истории. Вынесла она и удельную поножовщину, и татарщину, и московские идеалы государственности, и петербургское просветительное озорство и закрепощение. Все выстрадала и
за всем тем осталась загадочною, не выработав самостоятельных форм общежития. А между тем самый поверхностный взгляд на карту удостоверяет, что без этих форм в будущем предстоит только мучительное умирание…
Но, во всяком случае, достижение этого признания должно быть первою и главнейшею целью всего общества, и худо рекомендует себя та
страна, где сейчас слышится: отныне вы можете открыто выражать ваши мысли и желания, а следом
за тем: а нуте, посмотрим, как-то вы будете открыто выражать ваши мысли и желания!
Октябрь уж начался, и признаки осени выказывались довольно явственно. Несколько дней сряду стояла переменная погода, солнце показывалось накоротке, и ежели не наступили настоящие холода, то в воздухе уже чувствовалась порядочная сырость. Тянуло на север, в печное тепло,
за двойные рамы, в
страну пирогов с грибами и держания языков
за зубами… Хорошо там!